В современном российском обществе Русская православная церковь (РПЦ) продолжает выполнять не только религиозную, но и культурно-идентификационную функцию. Она воспринимается как символ исторической преемственности и моральный ориентир в условиях социальных турбулентностей.
Православие, для значительной части населения, становится скорее маркером национальной принадлежности, нежели формой религиозной практики, следовательно, требует как психологического, так и социологического междисциплинарного анализа.
Настоящее исследование опирается на данные социологического опроса и направлено на выявление структуры религиозной идентичности россиян, а также на анализ расхождений между декларируемой принадлежностью к православию и фактической религиозной практикой. Выявляемый дисбаланс между номинальной религиозной идентичностью и обрядовой активностью свидетельствует о трансформации функции религии в общественном сознании. На этой основе возникают принципиально важные вопросы: возможно, перед нами не столько кризис веры, сколько смена роли православной религии в культуре?
Она всё ещё нужна — но уже не как мистический опыт, а как знак принадлежности или культурный пароль?
Фрейд называл религию «коллективным навязчивым неврозом», в котором ритуалы играют роль защитного механизма от тревоги. Но в современной России религия теряет даже и эту психотерапевтическую функцию, превращаясь в элемент культурного нарратива. Вера как таковая уходит на второй план, уступая место национальной идентичности.
В условиях трансформирующегося восприятия православия важно понимать, как именно изменяется отношение к РПЦ в зависимости от демографических факторов?
Ответы на поставленные вопросы позволят автору не только зафиксировать сдвиг от традиционной религиозности к её символическим и культурным функциям в массовом сознании, но и выстроить психо-социальный портрет различных групп общества — от традиционалистских до скептически-институциональных.
Перед анализом данных, коснёмся структуры выборки.
Социологический опрос на тему: «Восприятие Русской православной церкви (РПЦ) в российском обществе» проходил в г. Москве в 2023 году. В опросе принял участие 1001 респондент в возрасте от 18 до 90 лет из которых 452 мужчины и 549 женщин. Сырые данные опроса предоставлены проверенным инсайдером одного из крупных социологических центров столицы. Процентная стандартизация массива данных представлена ниже в формате содержательных графиков.
График 1. Распределение оценок доли православных в РФ по полу и возрасту
Мы видим значимое различие в восприятии распространённости православия между полами и возрастными группами. Женщины чаще оценивают долю православных в обществе выше, что может быть интерпретировано как индикатор их более устойчивой приверженности к традиционным культурным и религиозным представлениям. Мужчины демонстрируют более широкий спектр оценок и склонность к сниженной идентификации религиозного большинства, что, вероятно, отражает более светский и индивидуалистский подход к идентичности.
Эти различия следует рассматривать не только в контексте религиозной принадлежности, но и как проявление символического восприятия национальной нормы.
График 2. Причастие в течение года по возрастным группам
Представленные данные указывают на невысокий уровень регулярной религиозной практики в виде причастия, независимо от возрастной принадлежности. Даже среди старших возрастных когорт частота участия в таинствах остаётся умеренной. Это подтверждает гипотезу о доминировании символической религиозной идентичности над практической религиозностью. Такая тенденция характерна для постсоветских обществ, где религия сохраняется как культурный маркер, но не сопровождается устойчивыми формами обрядовой жизни.
Данный график иллюстрирует феномен номинального православия.
График 3. Средняя поддержка финансовой помощи РПЦ по полу
График демонстрирует дифференциацию по половому признаку в отношении к государственному финансированию РПЦ. Женщины проявляют меньшую поддержку институциональной религиозной помощи, что может быть связано с большей чувствительностью к вопросам распределения ресурсов и институциональной справедливости. Мужчины демонстрируют более высокий уровень поддержки, что может коррелировать с традиционалистским мировоззрением и восприятием РПЦ как компонента государственной идеологии.
Эти данные подчеркивают необходимость анализа религиозной лояльности в контексте гражданской и политической идентичности.
График 4. Оценка достаточности храмов в районе проживания
Отсутствие статистически значимых различий между мужчинами и женщинами в оценке достаточности храмов указывает на общую нормализацию инфраструктурной религиозной среды в городской действительности. Однако такие оценки могут носить преимущественно символический характер, отражая не столько практическую потребность в культовых сооружениях, сколько их функцию как знака принадлежности к традиционному культурному ландшафту.
Таким образом, религиозная архитектура рассматривается как элемент визуального порядка и социальной стабильности, а не как функциональный центр духовной жизни.
Итак, предварительные выводы кратко:
РПЦ воспринимается как важный элемент национальной идентичности, но не как активный институт повседневной жизни.
Большинство участников считают, что православие — это “нормальное состояние” россиянина. Однако это скорее культурный маркер, чем свидетельство глубокой религиозности.
Люди воспринимают Церковь как хранительницу традиций, нравственности, национального духа — чем как духовного наставника. Это проявляется в том, как часто звучат оценки о «нравственной роли» Церкви, но не о её необходимости в повседневной жизни.
Респонденты зачастую видят РПЦ как часть государственной структуры — неотъемлемый элемент “официальной России”, но не всегда — как живое сообщество верующих. У старших поколений это вызывает уважение, у молодых — дистанцированную критику.
У женщин и старшего поколения преобладает традиционалистская позиция: вера, мораль, духовность. Молодёжь чаще выражает недоверие, критический взгляд, и воспринимает Церковь как архаичный институт или инструмент влияния.
Даже у нерелигиозных респондентов сохраняется установка – “Россия — православная страна”, что говорит о сильной культурной и исторической инерции — даже в условиях глобального секуляризма.
На основе анализа данных и графиков выделяем ключевые сегменты восприятия религии и РПЦ, и выстраиваем психо – социальный портрет разных групп общества, основанный на их идентичности, поведении, установках и отношении к РПЦ.
Таблица 1. Психо-социальный портрет разных групп общества
| Сегмент | Ключевые характеристики | Отношение к РПЦ | Поведенческие маркеры |
| Культурные православные | Высокая религиозная идентичность, низкая практика | Символическая поддержка как части культурной традиции | Оценивают долю православных высоко, редко участвуют в обрядах |
| Воцерковленные практики | Реальная обрядовая практика, высокая вовлеченность | Позитивная оценка роли РПЦ, доверие к её институциональной функции | Регулярное причастие, поддержка храмов и их роли в жизни общества |
| Символические верующие | Формальная религиозная идентичность, без практики | РПЦ воспринимается как национальный символ, не как духовный институт | Причастие — редкое или отсутствует, но идентифицируют себя как православные |
| Государственно-лояльные традиционалисты | Лояльность к государственным институтам, даже при низкой практике | Поддержка финансовой и инфраструктурной помощи РПЦ | Поддерживают налоговые льготы и финансирование, даже при малой религиозной активности |
| Светские скептики | Критика институционального религиозного влияния, низкая практика | РПЦ воспринимается как избыточный элемент власти | Низкая поддержка финансовой помощи и инфраструктуры, дистанцирование от обрядов |
| Эстетически-культурные наблюдатели | Религия как часть городской среды и визуальной культуры | Позитивное отношение к храмам как архитектурным и символическим объектам | Редко участвуют в обрядах, но считают важным присутствие храмов в пространстве |
| Индивидуалисты-рационалисты | Отсутствие религиозной потребности, секулярное мышление | Не видят необходимости в развитии религиозной инфраструктуры | Оценивают количество храмов как избыточное, воспринимают религию как частное дело |
Обобщённый график по Таблице 1
Итак, проведённый анализ показывает: в современной России православие сохраняет значение прежде всего как элемент культурной идентичности, а не как форма живой духовной практики.
РПЦ воспринимается многими не как религиозный институт, сопровождающий повседневную жизнь, а как символ национальной традиции, исторической преемственности и морального порядка.
Социологические данные свидетельствуют о том, что религиозная идентификация респондентов чаще носит формальный характер, в то время как реальное участие в церковной жизни остаётся низким, что позволяет говорить о доминировании символического уровня религиозности над практическим. Иначе говоря, принадлежность к православию выражается скорее в самоопределении, чем в действии.
Важным аспектом становится наблюдаемый возрастной разрыв: старшие поколения демонстрируют большую приверженность к традиционным формам религиозного отношения, тогда как молодёжь чаще выражает дистанцию и скепсис. При этом всё более очевидно, что данное различие связано не столько с возрастом, сколько с принадлежностью к разным социальным когортам. Это позволяет предположить: по мере смены поколений уровень религиозной вовлечённости в обществе будет снижаться — не как индивидуальный процесс взросления, а как общий социокультурный тренд.
Таким образом, роль религии в обществе меняется: от духовно-практического феномена — к знаку культурной идентичности.
РПЦ продолжает сохранять важное место в общественном воображении, но всё реже становится источником личной духовной ориентации, что не означает исчезновение религиозности как таковой, но указывает на её трансформацию — от внутреннего опыта к символической функции в публичной культуре.
Перефразируя слова К. Крауса хочется понять, каковы перспективы для православия в обозримом будущем превратиться в фасад для морального дресс-кода?
Некоторые источники
Garcia, M. R., & Patel, N. (2024). Digital era and cohort transformation: The new dynamics of religious identity. Contemporary Sociology, 52(3), 203–220.
Kraus, K. (2007). Half-Truths and One-and-a-Half Truths: Selected Aphorisms (H. F. Broch de Rothermann, Trans.). University of Chicago Press. (Original work published in 1909)
Lee, H. K., & Kim, S. Y. (2022). Generational shifts in religious belief: A cohort analysis. Sociology of Religion, 83(1), 76–95.
Shestakov, V., & Petrova, G. I. (2022). Psikho-kul’turnyi analiz religioznykh vzgliadov postindustrial’nogo obshchestva. Bolgarskaia rusistika, 2, 65–74.
Shestakov, V. (2023, April 4). Psycho-cultural analysis of religious views of post-industrial society. Braintomy. https://braintomy.com/psycho-cultural-analysis-of-religious-views-of-post-industrial-society/
Shestakov, V. (2024, January 30). Obezglavlennaya pastva. Braintomy. https://braintomy.com/obezglavlennaya-pastva/
Здравствуйте, Владислав!
Ваше исследование о трансформации роли РПЦ в общественном сознании современного российского общества демонстрирует, что в наше время религия теряет своё предназначение как духовного учителя и наставника.
Несмотря на то, что для миллионов наших сограждан, преимущественно преклонного возраста, она по-прежнему остаётся единственным утешителем «от тревог», значительная часть населения нашей необъятной, не найдя духовной опоры ни в церкви, ни в национальной идее, которая могла бы объединить и вдохновить на благие дела, и которая, видимо ещё не вызрела в наших буйных головах, отравленных войнами и переворотами спасается от душевных терзаний не под сводами храма, а в табачном дыму и под звуки стаканов.
Религия действительно теряет свою психотерапевтическую функцию, а культура обращения к психологам в нашем обществе пока не сформирована.
Владислав, Какие вы видите возможные альтернативы для людей, ищущих моральную и духовную поддержку в условиях снижения религиозной практики?
С уважением! Анатолий.
Здравствуйте Анатолий,
Благодарю Вас за содержательный комментарий и вопрос.
1. Вы пишете: «не найдя духовной опоры ни в церкви» —
а с достаточным ли усердием её искали?
2. Вы пишете: «ни в национальной идее» —
а в чём, собственно, конкретно выражается эта идея?
Проблема не в том, чтобы просто найти “замену” Церкви, а в том, чтобы заново сформировать саму способность к вере — способность быть верным чему-то большему, чем собственные желания и страхи.
Многие люди, о которых вы упоминаете, подходят к вере как к услуге:
“Я пришёл — меня должны утешить”,
“Я попросил — мне должны выдать счастье немедленно и без очереди”.
Такой подход превращает их не в паломников, а в потребителей духовных услуг.
Но отношения человека с Церковью, с Православной верой — и, шире, с богом — принципиально иные.
Бог человеку ничего не должен, а церковь не является корпорацией, раздающей индульгенции за соблюдение внешних норм. Истинные отношения здесь — это отношения Личной Ответственности, Доверия и Труда, а не торг за бонусы и скорую психологическую разгрузку.
Человек, в отличие от животного, не может существовать без объекта веры, поэтому, если он отказывается от зрелых и деятельных отношений с богом, его потребность в вере не исчезает, а мутирует — до уровня оккультно-магических экскрементов, гаданий и прочего дешёвого эзотерического фастфуда.
Альтернатива — не в косметической модернизации обветшавшей веры, а в возвращении к её истинному, неизменному смыслу.
Полагаю, что ответил на Ваш вопрос?!
Всего Вам доброго.
Здравствуйте, Владислав!
Спасибо за ваш ответ, который погрузил меня в глубокие размышления. К сожалению, с достаточным усердием ищут немногие, а находят единицы. Так было всегда, и, видимо, так и будет.
Вы пишете: «Проблема не в том, чтобы просто найти замену Церкви, а в том, чтобы заново сформировать саму способность к вере…»
Как вы считаете, каким образом можно заново сформировать эту способность в массах? Возможно ли это в принципе? Ведь, современный человек нуждается не только в рассказе или объяснении, но и в убедительных доказательствах необходимости веры, и только тогда, через понимание у него может зародиться интерес обретению силы, которую даёт вера.
С уважением!
Анатолий.
Добрый вечер Анатолий,
Дискуссия набирает обороты?!
Итак, как заново сформировать способность к вере в массах?
Для начала важно подчеркнуть, что вера, согласно определению из православной традиции, — это именно принятие истины без логической проверки и эмпирической фальсификации. (Тот, кто читает «православный катехизис» как инструкцию по сборке мебели, рискует собрать что-то другое.) Таким образом, вера — это не факультативная добавка к человеческой жизни, а её структурное основание: жить по заповедям — значит жить в мире с богом, с людьми и с государственным законом.
Доказательствами служат живые примеры людей, чья жизнь стала наглядным воплощением силы и веры.
Упомянем, например, доктора медицинских наук, профессора, хирурга и глубоко верующего человека А. Берестова. Его подход к пациенту был не просто медицинским, а целостным: человек рассматривался как единство тела, души и духа.
Не забудем и о хирурге мирового уровня, докторе медицинских наук, архиепископе, авторе трудов по гнойной хирургии и одновременно — мученике за веру, святителе Луке Войно-Ясенецком. Его жизнь — блестящий ответ современности:
“Наука и вера не противоположны. Они служат одной и той же цели: спасению человека — тела и души.”
Полагаю, что веру невозможно насадить, в том числе массам.
Думаю, что работать надо не на массы, а на единиц, потому что именно единицы потом вытянут за собой других.
А пока в РФ на 2025 год реальность такова:
на 800 тысяч зарегистрированных самозанятых магов, экстрасенсов и колдунов в России приходится лишь около 40 тысяч священнослужителей.
Соотношение, прямо скажем, оставляет мало иллюзий насчёт “массового” возрождения веры, не правда ли?
Для меня эти выводы совершенно не удивительны, так как с возрастом все тяжелее отказываться от убеждений, к которым привык. Что касается молодёжи, то она прекрасно видит во что государство и сама РПЦ по крайней мере в информационном плане себя превратили.
Приветствую,
Благодарю за отклик.
Да, многое из сказанного действительно кажется предсказуемым — особенно если смотреть на ситуацию с определённой исторической усталостью, но цель исследования — не в эффекте неожиданности, а в том, чтобы зафиксировать, как именно меняется роль религии: от живой практики к символу культурной самоидентификации.
Касательно молодёжи, идея её «прозорливости» вызывает сомнения. Скорее, мы имеем дело не с критическим осмыслением, а с утомлённым равнодушием, стилизованным под осознанную отстранённость. Это не результат анализа, а скорее рефлекс социальной перегрузки, в которой отказ от участия в институциональном дискурсе воспринимается как проявление самостоятельного взгляда.
Исследование как раз и показывает: это не просто возрастной разрыв, а смена общественного языка, в котором религия теряет статус опыта и становится частью культурного фона.
Поэтому главный вопрос — не в том, удивляет ли нас это, а в том:
будет ли этот фон когда-нибудь снова содержать смысл, а не только форму?